Историйки, предлагаемые Вам из разряда вечных историй о непреодолимом стремлении человека к познанию чего-то, не важно, чего и, не важно, зачем. Речь пойдёт о буднях музея, его проблемах, его сотрудниках, его посетителях. Гости этого ценнейшего социального института – музея – и почётные, и не очень, и просто туристы, как дикие, так и цивилизованно скучковавшиеся в группы – вот объект моей работы – я экскурсовод.
Мой рассказ – о людях в том временном отрезке, когда они вступают в границы дворика усадьбы ХIХ века, приютившей исторический музей нашего полузабытого богом, но горячо любимого мною городка на крутобережье Оки.
Роскошное летнее утро. 9.00…
Ну-с, и чем повеселит первый рабочий денёк недели? Старинная кованая калитка ворот с трудом открывается, правда без скрипа, но скрип был бы тут уместен. Музейный дворик, реечная дверь, с дерматиновым подбоем, вой сигнализации с поворотом ключа в замке – всё это милые сердцу детали, примелькавшиеся за несколько лет моей работы, в учреждении, столь любимом туристами округи радиусом, куда большим несколько сотен километров.
Каждый новый день работы с жаждущими впечатлений туристами, приносит лично мне, экскурсоводу, впечатлений несоизмеримо больше, нежели им. Калейдоскоп лиц, характеров, эмоций и вопросов, (словно я – главная справочная моего города, района, области и страны) – оглушает до потери чувствительности мозг и душу. Освободиться от психологической нагрузки помогает ежевечернее осмысление перед сном событийной текучки с помощью элементарных записей, хроники трудовых дней.
– угораю –
Город гуляет. Празднование юбилейной даты нашего исторического городка задалось уже к полудню, и впереди еще часов двенадцать торгово-концертного ажиотажа. Гомон, суета, разноцветье. Однако святого колокольного звона со звонниц городских православных храмов, да аромата родных русских пирогов органы чувств не фиксируют, что право обидно для сердца русского. От набережной на город надвигается плотная стена дыма от многочисленных мангалов, он вползает в распахнутые окна местного музея, таща за собой аромат горящего на угольях мяса, создавая полное ощущение нашествия ордынцев. Жгучая внешность бодрых брюнетов не местной национальности, суетящихся в дыму, дополняет нерадостную иллюзию полонения русской глубинки.
По Бесовому спуску сквозь толчею и туман группой во главе с директором музея пробираемся к пристани. С причалившего теплохода с ленцой тянутся гости музея – туристы. На их первый вопрос:
– Это нас встречают?
Мои коллеги-затейники с восторгом отвечают:
– Вас, вас…
Туристов – четыре группы, две из которых идут в музей и две по городу. Разбивая толпу, веду свою группу сквозь шумящий людской поток по узеньким улочкам, своё очертание получившим в средневековье. Перекрикивая, несущиеся из динамиков звуки музыка и речи, доношу, до впервые посетившего наш город люда, информацию об его истории. Информацию, которая не знакома девяноста процентам местных жителей. Быть может поэтому, за счёт, праздно гуляющих обывателей разрастается группа меня слушающих.
Пересекая улицу с бесконечными рядами цветастых торговых палаток, теряем часть туристов.
На площадке перед местным знаковым памятником застываю в оцепенении – в полном оперении, словно орёл, в горделивой позе индеец извлекает дивные звуки из национального инструмента. Вероятно на празднике какого-нибудь индейского племени, тамошний абориген, как и я, застыл бы в недоумении, увидев в русской рубахе лихого балалаечника.
Экскурсионный маршрут выводит на центральную площадь города. Нескончаемая концертная программа на временной сцене в глубине площади держит аплодирующую аудиторию в состоянии безалкогольного экстаза. Алкоголь к распитию запрещён на празднике. Увы, доверия согражданам нет – площадь решением администрации оцеплена людьми в форме. Мои туристы, те, кто с сумками и ранцами, широко открыв глаза, открывают свои баулы, демонстрируя отсутствие в них горячительного. После рассказа об акулах местного капитализма прошлого и нынешнего веков, покидаем площадь, которую сейчас иначе как площадь Буйной Радости и не назовёшь. Впереди показался храм, из руин поднятый силами местных верующих и не совсем верующих. Пробираясь сквозь людской поток к храму местной святости, рассказываю попутно об утраченном великолепии двенадцати уцелевших на этой улице зданий дореволюционной постройки. Ах, каким был главный фасад здания фабрики одного из кланов местной промышленности – о двенадцати тумбах увенчанных вазами; ах, как сказочно выглядела металлическая атрибутика, скромного по местным меркам, полукаменного домика местного мецената; ах, какая бесконечная благодарность времени, пощадившему бесценные фрагменты нескольких шедевров кирпичного стиля прячущихся на этой древней улочке. Идём дальше…
– респект и «уважуха» –
Для почётных гостей в провинциальном городке наш местный исторический музей
Подаётся как блюдо на десерт – после горячего и горячительного. Это в столичных музеях, где в каждом зале в позе сфинкса сидит смотрящий, где оглушает священная тишина царственных залов – посетитель кожей ощущает свою ничтожность в развалах непреходящих ценностей. В музеях, так скажем, в глубинке, у туриста не безосновательно можно полагать появляется беспричинное ощущение, что единственное, заслуживающее внимание в потрёпанных временем стенах музея – это он сам. И чтобы как то об этом возвестить, он подаёт голос, повышая его до командного, либо снисходительно понижая до вкрадчиво-панибратского. Он обращается к экскурсоводу и поощряет того пообщаться на темы на его взгляд куда как более интересные, чем пропахшее нафталином краеведение.
Вот только сегодня к нам завезли парочку докторов технических наук с юбилейного банкета. Их опекала скромная, читай трезвая, группа сопровождения, которая мало вникала в происходящий процесс экскурса в прошлое. Доктора были милы со мною до лобызания моих рук, учитывая, что я особь пола женского – это не казалось неприличным, но напрягало. Они вели себя воспитанно настолько, насколько позволяло количество выпитых ими напитков. Почти детская любознательность и природное любопытство одного из учёных мужей побуждало его прерывать мою речь отнюдь не словами, а поднятием руки (подобно школьнику) и взглядом столь проникновенным, что игнорировать его не было никакой возможности.
Сообщив сразу, что читает всё и обо всём, этот доктор с видом пытливого ловца моих слов, ловить пытался на слове меня, упуская нить и суть моих рассказов, которые по добросовестности своей я не пыталась сокращать. Товарищ говорливого доктора, имевший меньший градус подогрева, пытался что-то повторить упущенное для упустившего нить рассказа и разворачивая учёную особь лицом к экспонатам, остервенело тыкал в них пальцем. Друга же его, по-видимому, всяческая историческая суть с нитью не волновала и не трогала. Он подобно стрелке компаса разворачивался каждый раз ко мне, чтобы в его поле зрения возникала опять я – предмет для него определённо ценный с точки зрения новизны, ну как скажем, говорящая кукла для младенца.
Успешность проведения экскурса по вехам истории становления экономики края неожиданно оказалась под угрозой. В ходе экскурсии была озвучена фамилия одной титулованной особы. Эта особа, состоявшая в родстве с Романовыми (теми самыми) – владела в позапрошлом веке нашим городишком, тогда имевшим статус села. Так вот, услышав фамилию своих ближайших родственников, доктор как-то слегка, ну, очень слегка, протрезвел. И тут я узнаю, что передо мной потомок древнейшего дворянского рода, а все древнейшие российские роды хоть в десятом колене, а родственники – ну что делать, узок и малочислен круг столичной элиты был. У элитного гостя загорелся глаз, и проснулась жажда стать моим гидом по генеалогическому лесу. Жажду пришлось заливать потоком негативной информации о крепостниках и о своём отношении к крепостничеству – мои то, предки – от сохи. Хорошо, что всё имеет, не только начало, но и конец. Подошёл к концу поход по залам купеческого особняка и к чести докторов, нужно сказать исход был мажорным к обоюдному удовольствию. Меня просто радовало, что всё имеет окончание, а посетители, получив удовлетворившую их информацию, покружив вокруг здания музея, переваривая её, двинусь прочь,
Да… высокообразованные люди даже в состоянии изменённого сознания, барахтаясь в волнах эйфории, с потрясающей фанатичностью впитывают всяческие знания.
М.Румзт
2010-е годы
